Джон Максвелл Кутзее, «Бесчестье»

О чем

Сложная книга. Не претендую на ее глубокое понимание. Что бы проникнуться по-настоящему, нужно получше понимать исторический и политический контекст (действия романа происходят в ЮАР, после отмены политики апартеида).

В книге много жестокости, конфликтов и поступков, унизительных как тех, кто их совершает, так и тех, по отношению к кому они совершаются.

С одной стороны - главный герой, пожилой профессор Лури, злоупотребляя положением, заводит роман со студенткой. Будучи в этом уличенным, он жертвует работой, репутацией и социальным статусом, но не признает аморальность своего поведения. С другой стороны - его дочь, становится жертвой группового изнасилования, но сознательно оставляет преступление безнаказанным, идет и на другие жертвы ради того, чтобы сохранить неизменным свой образ жизни.

Мне не удалось разглядеть в книге прямые ответы на вопросы, затронутые автором. Что точно остается после ее прочтения, так это гнетущее чувство “тщетности бытия”.

Фильм не смотрел.

Цитаты

Строго говоря, он достаточно стар, чтобы быть ей отцом; но с другой стороны, и опять-таки строго говоря, отцом можно стать и в двенадцать.

Череп, а после темперамент — два самых неподатливых атрибута человека.

По его личному мнению, которое, впрочем, он держит при себе, происхождение речи коренится в пении, а происхождение пения — в потребности заполнить звуками непомерно большую и несколько пустоватую человеческую душу.

Он целиком и полностью за двойную жизнь, за тройную, за жизнь, состоящую из отдельных отсеков.

И все же старики, чье общество ему, похоже, вот-вот предстоит разделить, — старики, бесцельно слоняющиеся по улицам в покрытых пятнами плащах, с трещинами в фальшивых зубах и пучками волос в ушах, — все они были некогда детьми Божьими, со стройными членами и ясными глазами. Можно ль винить их за то, что они до последнего цепляются за свое место на сладостном пиршестве чувств?

Мельница слухов, думает он, вертится день и ночь, перемалывая репутации.

По наступлении определенного возраста все романы серьезны. Как и сердечные приступы.

Между признанием вины по обвинению и признанием собственной неправоты есть разница.

Когда все идет прахом — философствуй.

Отцовство… Я все никак не могу отделаться от мысли, что в сравнении с материнством отцовство штука довольно абстрактная.

Я не хочу возродиться к жизни собакой или свиньей и жить так, как живут рядом с нами собаки и свиньи.

Мы не животные, мы существа иного порядка. Не обязательно более высокого, просто иного.

Люблю ли я животных? Я ими питаюсь, так что, пожалуй, люблю, частично.

Ни одно животное не сочтет справедливым наказание, полученное за то, что оно следовало своим инстинктам.

Риск обладания: машиной, парой туфель, пачкой сигарет. Всего же не хватает — машин, туфель, сигарет. Людей слишком много, вещей слишком мало. Те, что имеются в наличии, должно пускать по кругу, чтобы у каждого был шанс хоть денек да побыть счастливым. Такова теория — держись за нее и за доставляемое ею утешение. Не зло, коренящееся в человеке, а просто система кругооборота, функционирование которой не имеет никакого отношения ни к ужасу, ни к жалости. Вот как следует рассматривать жизнь в этой стране, в таком примерно схематическом аспекте. Иначе можно спятить.

Могут ли люди, не верящие в существование душ, все-таки обладать ими?

Возможно,нам полезно время от времени падать. Пока мы не разбиваемся.

По достижении определенного возраста человек оказывается слишком стар, чтобы извлекать уроки. Ему остается лишь сносить наказание за наказанием.

Какому ребенку способно дать жизнь подобное семя, семя, проникшее в женщину не в любви, но в ненависти, бессмысленно смешанное, извергнутое, чтобы ее запятнать, пометить, как метит собачья моча?

Унизительно. Но возможно, это хорошая отправная точка, чтобы начать все сначала. Возможно, это то, с чем надо научиться мириться. Начать с нулевой отметки. С ничего. Нет, не с ничего. Без ничего. Без карт, без оружия, без собственности, без прав, без достоинства. — Подобно собаке. — Да, подобно собаке.

Чего пес не сможет уразуметь („Даже за месяц, состоящий из одних воскресений!“ — думает он), чего его нюх ему не расскажет, так это того, как можно войти в обычную с виду комнату и никогда из нее не выйти. Что-то в ней происходит, что-то несказуемое: здесь душу выдирают из тела, и на краткое время она повисает в воздухе, скручиваясь, искажаясь, а после ее затягивает в трубу — и все. Это выше его понимания — комната, являющаяся вовсе не комнатой, но дырой, сквозь которую ты вытекаешь вон из бытия.