Роберт Пирсиг, «Дзен и искусство ухода за мотоциклом»

Цитаты

Окно машины – тот же телевизор.

Истина стучится в дверь, а ты говоришь: «Пошла прочь, я ищу истину». И она уходит.

«Что нового?» – интересный вопрос, он расширяет сознание, но если гоняться только за ним, он приведет лишь к нескончаемому параду пустяков и модных примочек, к илу завтрашнего дня. А мне бы хотелось интересоваться другим: «Что лучшего?» – этот вопрос не полосует, а вспарывает, и ответы на него смывают ил по течению.

Кто в понедельник утром ездит на работу и скалится во весь рот?

Если пытаешься починить кран и починка не удается, значит, твоя судьба – жить с капающим краном.

Если настроение в порядке, физический дискомфорт почти ничего не значит.

Нельзя одновременно думать о том, что делаешь, – и слушать радио.

Не существует инструкции по истинному уходу за мотоциклом, по самому важному аспекту. Неравнодушие к тому, что делаешь, либо считается несущественным, либо принимается как должное.

– Ты веришь в призраков?
– Нет, – отвечаю я.
– Почему? [..]
– В них не содержится материи, – продолжаю я, – и нет энергии, а поэтому, согласно законам науки, они существуют только у людей в головах. [..]
– Конечно, – прибавляю я, – законы науки тоже не содержат в себе материи и не имеют энергии, а потому существуют только у людей в головах.

– Почему ж тогда все верят в закон тяготения?
– Массовый гипноз. В своей очень ортодоксальной форме, называемой «образование».

Ваш здравый смысл – просто-напросто голоса тысяч таких призраков прошлого.

Я стал перекатываться на другой бок поспать еще, но услышал петуха и вспомнил, что мы в отпуске, а потому спать нет смысла.

Впереди нет ничего лучше того, что у тебя перед носом.

Предмет описываешь по внешнему виду либо по внутренней форме, и когда пытаешься описать сами эти способы описания, возникает, можно сказать, базовая проблема. Нет базы, с которой можно их описывать, кроме самих этих способов.

Необычное поведение отчуждает людей, а это, в свою очередь, усугубляет необычное поведение, ведущее к отчужденности, и так далее, круги подпитывают сами себя, пока не доходит до какой-то кульминации.

Зачерпываем горсть песка из бескрайнего ландшафта сознавания и называем эту горсть песка миром.

Когда смотришь на безумца прямо, видишь лишь отражение собственного знания того, что он безумен; человека не видишь вообще. Чтобы его увидеть, надо видеть то, что видел он.

Призрак нормальных повседневных допущений – он объявляет, что конечная цель жизни, оставаться живым, недостижима, однако не перестает быть конечной целью жизни.

Люди приходят на завод и без вопросов с восьми до пяти выполняют абсолютно бессмысленное задание, поскольку этого требует структура. Нет никакого негодяя, никакого «мерзкого типа», требующего, чтобы они жили бессмысленной жизнью, – этого желает структура, система, и никому неохота взваливать на себя невыполнимую задачу – изменить структуру лишь потому, что она бессмысленна.

Подлинная система, настоящая система – нынешнее строение нашей систематической мысли, самой рациональности, и если завод снесен до основания, а рациональность, породившая его, осталась, она просто создаст еще один завод. Если революция уничтожает системное правительство, а системные шаблоны мышления, создавшие правительство, остаются, эти шаблоны воспроизведут себя в последующем правительстве. О системе так много болтают. И так мало понимают ее.

Иногда простое действие – запись проблем – направляет мозги в нужную сторону, и понимаешь, в чем, собственно, проблема.

«Количество рациональных гипотез, способных объяснить любое данное явление, бесконечно».

Иногда лучше ехать, чем приезжать.

Школы, церкви, правительства и политические организации всех видов – стремились направить мысль на цели, отличные от истины: на увековечение собственных функций и контроль над теми, кто эти функции обслуживает.

Иногда утверждают, что подлинного прогресса нет; что цивилизацию, которая убивает толпы людей в массовых войнах, отравляет землю и океаны отходами, которых все больше, уничтожает достоинство личностей, подвергая их насильственному механизированному существованию, едва ли можно считать шагом вперед по сравнению с более простыми охотой, собирательством и земледелием доисторических времен. Этот аргумент романтически привлекает, однако несостоятелен. В первобытных племенах существовало гораздо меньше индивидуальной свободы, нежели в современном обществе. Древние войны были гораздо менее морально оправданы, чем современные. Техника, производящая отходы, способна отыскать – и отыскивает – способы от них избавляться, не нарушая экологического баланса. И картинки из школьных учебников, изображающие первобытного человека, иногда опускают некоторые минусы его первобытной жизни – боль, болезни, голод, тяжкий труд исключительно выживания ради.

Первая проблема эмпирики – если в нее верить – касается природы «субстанции». Если все наше знание – от чувственных данных, какова же та субстанция, что производит сами чувственные данные? Если попробуешь ее вообразить – исключая то, что ощущается, – поймешь, что думаешь вообще ни о чем.

Мысль о том, что снаружи есть нечто и оно производит воспринимаемые нами свойства, – лишь одно из тех понятий здравого смысла, что сходны с детскими здравыми представлениями о том, что земля плоская, а параллельные линии никогда не сходятся.

В наших ощущениях нет свидетельства причинности. Как и субстанцию, причинность мы воображаем, когда одно неоднократно следует за другим.

Когда глаза моргают, чувственные данные говорят нам, что мир исчез. Но это фильтруется и никогда не доходит до нашего сознания, поскольку в уме у нас есть априорное представление: мир непрерывен. То, что мы считаем реальностью, есть непрерывный синтез элементов закрепленной иерархии априорных представлений и вечно изменчивых чувственных данных.

Нам на выручку приходит Кант. Он говорит: сам по себе тот факт, что мы никак не можем непосредственно ощутить «мотоцикл» вне красок и форм, им производимых, вовсе не доказывает, что мотоцикла не существует. У нас в уме есть априорный мотоцикл, и он непрерывен во времени и пространстве и способен менять свой внешний вид, когда кто-то двигает головой; стало быть, получаемые чувственные данные ему не противоречат. [..] Да, этот априорный мотоцикл – машина что надо. Чуть подумаешь – станет видно, что это главное. Чувственные данные это подтверждают, но чувственные данные – не он сам. Я априорно верю, что вне меня есть мотоцикл, – так же, как я верю, что в банке у меня лежат деньги.

Кант назвал свой тезис – наши априорные мысли независимы от чувственных данных и фильтруют то, что мы видим, – «отвагой Коперника». Под этим он имел в виду заявление Коперника, что Земля движется вокруг Солнца. Этот переворот ничего не поменял, но изменилось все.

Проблема нашего времени. Сегодня диапазон человеческого знания настолько велик, что все мы – специалисты, а дистанции между специализациями так огромны, что, если хочешь вольно бродить меж ними, окружающим придется отойти в сторонку.

Все, что ты считаешь собой, и все, что ты считаешь постигаемым тобой, – неразделимо. Целиком постичь эту нераздельность и значит стать просветленным.

Однажды в классе преподаватель философии жизнерадостно распространялся про иллюзорную природу мира – уже в пятидесятый, наверное, раз, – и Федр поднял руку и холодно спросил, считается ли, что атомные бомбы, упавшие на Хиросиму и Нагасаки, были иллюзорными. Преподаватель улыбнулся и ответил: «Да». Этим дебаты завершились.

Не бывает преданности, если полностью уверен. Никто истошно не вопит, что завтра взойдет солнце. Все знают, что оно завтра взойдет. Люди фанатично преданы политическим или религиозным верованиям – или же любым иным догмам или целям, – всегда из-за того, что догмы или цели ставятся под сомнение.

Раскол старый. Как между искусством и историей искусства. Один делает, другой говорит о том, как это делается, – и разговор, кажется, с делом никогда не совпадает.

Знаю, как пишут такие инструкции. Выходишь на конвейер с магнитофоном, и мастер посылает тебя поговорить с тем парнем, который ему сейчас меньше всего нужен, с самым большим придурком. То, что он тебе расскажет, и станет инструкцией. Кто-нибудь другой, может, рассказал бы нечто совершенно иное и гораздо лучше, но он слишком занят.

— А как они предсказывали будущее по ветру?
– Не знаю – может, как художник способен предсказать будущее картины, глядя на чистый холст.

Правильное правописание, правильная пунктуация, правильная грамматика. Сотни мелочных правил для мелочных людишек.

Если не можешь сказать, что такое Качество, откуда ты знаешь, что оно вообще есть? Если никто не знает, что это такое, с любой точки зрения его не существует. Но с любой точки зрения оно есть. На каком еще основании ставят оценки? Почему еще люди платят целые состояния за одно, а другое выбрасывают на помойку? Очевидно, некоторые вещи лучше других… но что такое эта «лучшесть»?..

Сомневаясь в буквальном значении слов Иисуса или Моисея, ты навлекаешь на себя вражду большинства, но признаемся: явись Иисус или Моисей сегодня инкогнито и с теми же словами, что и много лет назад, их душевное здоровье поставили бы под сомнение.

Школы учат подражать. Если не подражаешь тому, чего хочет учитель, тебе ставят плохую оценку.

Способные и серьезные студенты меньше всего хотят получать оценки – вероятно, потому, что больше заинтересованы в самом предмете. А тупые или ленивые желают оценок больше прочих – скорее всего потому, что оценки подсказывают им, как они справляются.

На самом деле оценки скрывают неумение обучать.

Жить ради будущей цели – мелко. Жизнь поддерживают склоны горы, а не ее вершина. Это на склонах все растет. Но, само собой, без вершины не будет и склонов. Вершина определяет стороны.

Размышлять про себя гораздо интереснее телевизора, жаль, что на этот канал редко переключаются.

Формальной разницы между неспособностью дать определение и глупостью фактически нет.

Любое усилие с самовосхвалением в конечной точке неминуемо завершится катастрофой. И вот мы за это платим. Если взбираешься на гору, чтобы доказать, какой ты большой, вершины почти никогда не достигнешь. А если и взойдешь, победа окажется пустой.

Старое правило логики: компетентность говорящего не имеет отношения к истинности того, что он утверждает.

Величайший дурак в мире может сказать, что светит солнце, но солнце от этого не погаснет.

Советуя не делать «только того, что тебе угодно», человек сообщает нечто примечательное о том, что может быть угодно ему самому.

Качество – не просто результат столкновения субъекта и объекта. Из события Качества выводится само существование субъекта и объекта. Событие Качества – причина субъектов и объектов, которые затем ошибочно считаются причинами Качества!

Прошлое существует лишь в наших воспоминаниях, будущее – лишь в наших планах. Настоящее – наша единственная реальность. Дерево, осознаваемое интеллектуально, – всегда в прошлом из-за этого крохотного временного зазора, а стало быть, всегда нереально. Любой интеллектуально постигаемый предмет – всегда в прошлом, а стало быть, нереален. Реальность – всегда момент видения перед тем, как начнется интеллектуализация. Другой реальности нет.

Во мнениях о Качестве люди расходятся не потому, что Качество различно, а потому, что различен опыт этих людей.

Качество – реакция организма на окружающую среду.

Качество – тот непрерывный стимул, которым среда вынуждает нас созидать мир, где мы живем. Полностью. До последней частицы. А вот взять то, что вынудило нас создать мир, и вставить его в мир, нами созданный, явно невозможно. Поэтому Качество нельзя определить. И если мы все же определим его, получится нечто меньше самого Качества.

– Ты не очень храбрый, да? – спрашивает Крис.
– Не очень, – отвечаю я и счищаю зубами кожицу с салями, – но ты удивишься, до чего я умный.

Если живешь под сенью безумия и вдруг возникает другой разум, говорящий и думающий так же, как ты, – это какое-то прямо благословение. Будто Робинзон Крузо нашел следы на песке.

После чего, установив природу геометрических аксиом, он обратился к вопросу, какая геометрия истинна – Евклида или Римана? И ответил: вопрос лишен смысла. С таким же успехом можно спросить: является ли метрическая система мер истинной, а аптекарская – ложной? является ли картезианская система координат истинной, а полярная – ложной? Одна геометрия не может быть истиннее другой. Она может быть только удобнее. Геометрия не истинна, она выгодна.

Объективность нашего мира гарантируется тем, что мы в нем живем с другими мыслящими существами. Сообщаясь с другими людьми, мы получаем от них готовые гармоничные рассуждения. Мы знаем, что эти рассуждения исходят не от нас, и в то же время признаем в них – они же гармоничны – работу разумных существ, подобных нам. И поскольку эти рассуждения вроде как соответствуют миру наших ощущений, мы, наверное, можем сделать вывод: эти разумные существа видели то же, что и мы; так и понимаем, что нам это не приснилось. Вот эта гармония, это качество, если угодно, и есть исключительная основа для единственной реальности, которую мы можем познать.

Нужны идеи, гипотезы. Традиционный научный метод, к сожалению, так и не дошел до того, чтобы подсказывать, где именно брать эти гипотезы – и побольше. Традиционный научный метод всегда в лучшем случае идеально предсказывал то, что все и так увидели. С ним хорошо смотреть, где уже побывал. Им хорошо поверять истинность того, что, как тебе кажется, знаешь, но он не может сказать, куда надо идти, – если только то, куда тебе надо, не лежит там, где ты уже шел.

Ты не можешь быть равнодушен к качеству работы. Ты должен чувствовать, что хорошо. Вот что влечет вперед.

Все решения просты – после того как их найдешь.

Подлинное безобразие лежит в отношениях между людьми, которые производят технику, и тем, что они производят, а это выливается в сходные отношения между техникой и теми, кто ею пользуется.

Вот что такое неравнодушие: ощущение единства с тем, что делаешь.

Иногда мне приходит в голову, что открытость ума одного человека уму другого – просто разговорная иллюзия, фигура речи, допущение, от которого любой обмен между, по сути, чужими людьми выглядит правдоподобным, а на самом деле человеческие отношения непознаваемы. Пытаешься постичь, что в мозгу другого человека, – и все искажается.

Из ценностных ловушек наиболее распространена и пагубна ценностная ригидность – неспособность переоценить то, что видишь, из-за приверженности прежним ценностям.

Старая «южноиндийская ловушка для обезьян»: ее эффективность зависит как раз от ценностной ригидности. Ловушка состоит из пустого кокосового ореха, привязанного к колышку. Внутри кучка риса, его можно достать через дырочку. В дырочку проходит лишь рука обезьяны, а вот кулак с рисом уже не проходит. Обезьяна сует в орех руку – и попадается на своей ригидности ценностей. Переоценить рис она не способна. Не видит, что свобода без риса ценнее неволи с рисом.

Если оцениваешь себя высоко, у тебя уже не так хорошо получается узнавать новые факты. [..] Когда факты показывают, что ты опростоволосился, признать это трудновато. А если ложная информация показывает тебя в хорошем свете, ты, скорее всего, ей поверишь.

Мандраж, следующая ловушка сметки – некая противоположность эго. Уверен, что все сделаешь не так, поэтому боишься вообще что-то делать.

Следующая ловушка сметки – скука. Она противоположна мандражу и обычно идет рука об руку с проблемами эго. Скука значит, что ты сошел с пути Качества, ничего не видишь свежим взглядом, утратил свой «ум новичка», а твоему мотоциклу грозят кранты. Скука значит, что твой запас сметки истощился, его надо сначала восполнить, а потом работать дальше. Когда скучно – стой! Сходи в кино. Включи телевизор. Брось все к чертовой матери.

Мое любимое лекарство от скуки – сон. Когда скучно, заснуть легко, а после долгого отдыха трудно скучать.

О скуке есть что сказать дзэну. Его основная практика «просто сиди» – наверное, самое скучное занятие на свете (если не считать индуистской практики «захоронения заживо»).

К скуке близко нетерпение, но оно всегда возникает по одной причине – от недооценки количества времени на работу.

Му означает «не что-то». Как и «Качество», оно указывает наружу дуалистического различения. Му просто говорит: «Нет класса; ни ноль, ни единица, ни да, ни нет». Оно утверждает, что в контексте вопроса ответы «да» и «нет» ошибочны, так отвечать нельзя. «Возьми вопрос обратно», – вот что оно говорит.

Нам твердят снова и снова: контуры компьютера являют лишь два состояния – напряжение, принимаемое за «единицу», и напряжение, принимаемое за «ноль». Но ведь глупо же! Любой радиоэлектронщик знает, что это не так. Валяй, ищи напряжение единицы или ноля, когда питание отключено! Контуры – в состоянии му.

Хочешь знать, как написать совершенную картину? Легко. Стань совершенным, а потом пиши естественно.

Некоторое время смотрю, как по трассе едут машины. В них что-то одинокое. Нет, не одинокое – хуже. Ничего в них нет. Как лицо служителя, когда наполняет бак. Ничего. Никакая обочина под ногами, никакой гравий на никаком перекрестке на пути никуда.

Идешь по тропе и замечаешь, что от нее отходит другая тропа – под углом, скажем, 30 градусов, немного дальше с той же стороны – еще одна, под более широким углом, скажем, 45 градусов, а еще дальше – третья, под прямым углом. И начинаешь понимать: где-то есть некая точка, куда ведут все эти тропы; возможно, многие решили, что туда имеет смысл сходить; и ты из простого любопытства сам себя спрашиваешь, не пойти ли и тебе.

Качество – не метод. Это цель, на которую метод направлен.

Все описание работы комиссии было странным орнаментом довольно ординарных слов, состыкованных вместе самым неординарным способом.

Энциклопедические фразы, где сказуемому не докричаться до подлежащего. Пояснения необъяснимо поясняли другие пояснения, столь же необъяснимо пояснявшие фразы, чья связь с предыдущими фразами давно умерла в уме читателя, была похоронена и успела разложиться задолго до того, как читатель добрался до точки.

..настолько глубоко ушел в свою область знания, что утратил способность разговаривать с окружающими.

Лично я предвижу, что именно так мир и будет улучшаться – теми, кто принимает Качественные решения. Больше никак.

Аристотель был прототипом самодовольных и поистине невежественных учителей, каких в истории были миллионы, и они самоуверенно и бесчувственно убивали творческий дух своих студентов этим тупым ритуалом анализа, этим слепым, механическим, вечным называнием всего. Зайди сегодня в любой из сотен тысяч классов – услышишь, как учителя разделяют, подразделяют, определяют взаимоотношения, устанавливают «принципы» и изучают «методы». Это через века говорит призрак Аристотеля, иссушающий безжизненный голос дуалистического разума.

Платон, по сути, – искатель Будды, в каждом поколении он возникает вновь и вновь, движется вперед и вверх, к «единому». Аристотель – вечный механик по мотоциклам, он предпочитает «множество».

«Человек – мера всех вещей». Да, это он и говорит о Качестве. Человек – не источник всех вещей, как сказали бы субъективные идеалисты. И не пассивный наблюдатель всех вещей, как сказали бы объективные идеалисты и материалисты. Качество, создающее мир, возникает как отношение между человеком и его опытом. Человек – участник создания всех вещей. Мера всех вещей – как раз оно.

Aretê подразумевает уважение к цельности или единости жизни и последовательную нелюбовь к специализации. Оно подразумевает презрение к эффективности – или, вернее, гораздо более высокое понятие об эффективности: она существует не в каком-то отделении жизни, а в самой жизни.